Внезапная история, если честно. Хотя, конечно, король – тот еще тролль и язва. Подколол так подколол…
В давние времена стояла на полуострове Ютландия, в приходе Эллинг, старинная мельничья усадьба. Мельник с женой умерли, и досталась усадьба трем их дочерям: Сиссе, Миссе и Киссе. Жили сестры на мельниковом дворе одни, а мельницу издольщику Кристиану внаймы сдавали.
Краше Сиссе и Миссе во всем приходе не было. А кто из них двоих краше был — Сиссе или Миссе, тут уж и вовсе не разобрать.
Спорят, бывало, парни, спорят. Один: «Сиссе краше», другой: «Миссе краше». И кончалось дело потасовкой. Наставят синяков друг другу, да толку все равно мало. Каждый свое твердит.
Третья сестра, Киссе, была не очень-то пригожа. Зато работящая: хозяйство вела, и все у нее в руках спорилось. А у сестриц ее только и дела, что наряжаться, да на красу свою в зеркало любоваться.
Слава о мельниковых дочках за сто миль по округе Венсюссель шла. И столько к ним хороших и ладных парней сваталось, что кумушки со счету сбились. Одним парням красота Сиссе и Миссе по душе пришлась. Другие, что поразумней, работящую Киссе себе присмотрели.
Только Сиссе и Миссе на простых парней даже не смотрели. Приискивали они себе женихов побогаче, да познатнее. А Киссе — так та вовсе боялась замуж идти.
И вот затеял однажды сватовство издольщик Кристиан. Был он хозяин добрый и мельник толковый. Добывал свой хлеб честно. И все в округе знали: крестьян он не обирает, за помол не дерет и муки не ворует. Таких мельников мало в ту пору было.
Держал мельницу Кристиан три года, наживал добро себе и сестрам, а потом вдруг надумал: «Не лучше ли все деньги в один карман класть? И Миссе мне по душам пришлась. Пойду-ка я посватаюсь».
Пришел он на мельников двор и говорит:
— Надумал я, Миссе, на тебе жениться!
Миссе ему в ответ:
— Ты что, рехнулся? Ступай откуда пришел, знай свое место, да поищи себе жену ровню!
Кристиану будто в лицо плюнули. Обозлился мельник, глаза кровью налились, но ни слова не сказал он и вышел. А в саду Сиссе стоит.
Подумал Кристиан: «Негоже мне без невесты домой возвращаться». И посватался к Сиссе.
Сиссе ему в ответ:
— Неужто я за такого, как ты, замуж пойду?
Еще больше обозлился Кристиан и не солоно хлебавши пошел к себе домой.
Вдруг видит — у дверей пивоварни Киссе стоит.Он и подумал: «Красота сотрется, а сноровка остается. От работящей жены в хозяйстве проку больше». Взял и посватался к Киссе.
— Спасибо на добром слове! — сказала Киссе и отерла руки о передник. — Рада бы я за тебя пойти, да не могу! Боюсь я!
— Чего ж ты боишься? — спрашивает ее арендатор.
— Хлопот с мужем не оберешься, — отвечает Киссе. — Обихаживай его, ублажай, ходи за ним, да деток расти. А то еще повадится в харчевню, воротится домой хмельной, того и гляди, поколотит. Нет уж. Лучше я в девицах останусь. А то как бы хуже не было.
Так и ушел Кристиан ни с чем. Ходит дома туча тучей, глядит волком. А все-таки видит, что без хозяйки ему никак не обойтись. Отправился Кристиан на другой двор, и отыскалась там девица, что согласилась пойти за него. И была она ему потом доброй женой.
Вскоре пришел свататься на мельников двор пасторский сын Кристоффер. Был он человек ученый и мыслями все в облаках витал, да только рассудил, что не грех и о земном подумать. А с доброй-то красавицей женой и наука веселее пойдет! К тому же у сестер из мельничьей усадьбы денег, говорят, куры не клюют. Так что покуда можно будет и у них на хлебах посидеть.
Посватался он к Сиссе. Сиссе ему в ответ:
— Да ты в своем уме? Неужто, по-твоему, я за длиннорясого замуж пойду? Ты на своих отца с матерью погляди! Отец твой раздобрел что боров. А матушка как щепка тощая! За день и не присядет. То пиво пастору в кружку подливай, то пеленки малым ребятам меняй! Так вот и мается! А чем бы вы все кормились, кабы люди добрые вам гостинцев не подносили? Нет уж, поищи себе жену ровню!
Вышел Кристоффер из горницы, а у дверей Миссе стоит.
— Может, ты со мной обручишься? — спрашивает Кристоффер.
— Нет уж, подожду, когда станешь епископом. Епископшей быть, да жить в Ольборге, где все епископы живут, куда ни шло! Только торопись, покуда молод. За старика я ни за что не пойду!
Проглотил обиду Кристоффер и пошел было домой, но повстречалась ему у дверей пивоварни Киссе. Посватался к ней Кристоффер, а Киссе ему от ворот поворот, как и Кристиану. С тем он и ушел.
Третий жених был купец Серен из Фладстранна. Слыл Серен купцом обходительным. Покупателям в пояс кланялся, оттого у него и спина согнулась. А покупателям-то невдомек, что он их обвешивает и обходительностью плутни прикрывает. Нажил Серен обманом большое имение. Прикатил он на мельников двор в карете, расфранченный, карманы битком далерами набиты. Повстречалась ему первой Киссе — чистила она чугуны.
— Ты, верно, служанка, а не хозяйская дочка? — спрашивает купец.
— Не-ет, хозяйская, — отвечает Киссе. — Только нас, дочек, трое, и коли тебе красавицы нужны, так они в горнице сидят.
Пошел он в горницу, а там, и вправду, Сиссе с Миссе рядышком сидят. Надумали они женихам смотрины устраивать и спроваживать тех, кто не по душе придется, вместе.
Поглядел Серен на одну сестру, поглядел на другую, потом отвесил Сиссе поклон и просит:
— Выходи за меня замуж!
Миссе за нее отвечает:
— Ты что, рехнулся? Только и в мыслях у нас, что в твоей поганой лавчонке сыром торговать! Еще что выдумал! Явится какая-нибудь с двумя скиллингами в кармане, а мы перед ней шею гни! Как бы ни так! У нас своего добра хватает!
Стал тут купец кланяться, прощения просить. Пятился он к выходу, пятился, да и налетел прямо на Киссе. А та с ведром в руках шла в сенях пол мыть. Пришло тут Серену на ум, что проку от Киссе в хозяйстве больше, а доля ее в наследстве не меньше сестриных. Может, и жена из нее еще лучше выйдет. Он и посватался.
Отерла Киссе руки о тряпку и говорит:
— Рада бы я за тебя пойти, да боюсь. Нынче-то ты сладко поешь, а вот как запоешь, когда домой хмельной явишься, да станешь сапогами в меня швырять!
И отъехал купец ни с чем. Разнеслась тут молва, что в приходе Эллинг невестятся сестры, до того привередливые и спесивые, что ни один жених им не по нраву. Прослышал про то граф из замка Дронниглюнн. Был он человек неженатый, вот и решил поглядеть на девиц, что уж стольких женихов спровадили. Разрядился граф в пух и прах, и явился со свитой на мельников двор. Провели его в залу, где Сиссе с Миссе сидели. И увидел тут граф, что люди правду говорят: краше девиц ему встречать не доводилось. А уж он-то немало поездил по белу свету!
«М-да, — подумал граф, — одна лучше другой! К которой бы посвататься? Э, да не все ль равно? Посватаюсь к обеим. Кто согласие даст, ту и в жены возьму!».
Пустил он тут всю свою графскую обходительность в ход. Махнул ручкой, шаркнул ножкой. Глядит на сестер, не наглядится, глаз отвести не может, чуть не окосел. Как выговорился граф, переглянулись сестры, улыбнулись, а Миссе и говорит:
— Господин граф, поди, думают, что честь это для нас превеликая? Но в Дании графов — хоть пруд пруди. Еще и познатнее вас найдутся! Но не тужите! Отыщется небось и для вас какая ни на есть завалящая дворяночка, что метит, бедняжка, в графини. Поговорите с ней!
Выбежал граф из залы как ошпаренный, вскочил на коня и прочь со двора. Сметал он все на своем пути, опрокинул и ведро, что Киссе как раз с водой из колодца вытащила.
— Так это ты третья сестра, что не желает замуж идти? — спрашивает граф.
— Хочу, да боюсь! — отвечает Киссе.
— Ах, чтоб тебя! Не пристало мне домой без невесты возвращаться. Лицом-то ты не больно пригожа, ну да не с лица воду пить! А моей красы на двоих хватит. Скинь свои деревенские башмаки и иди сюда! Лошадь нас обоих выдержит.
Думала Киссе, думала, а потом сказала:
— Боюсь я! Графы-то, верно, из того же теста, что и другие. Сватать идет — речи что мед, а женится — переменится. Да и не житье простой девушке среди знатных.
Взбеленился граф и отъехал со своей свитой, злющий-презлющий.
А вскоре явился на мельницу герцог, верный слуга короля. Прослышал он, как сватался граф из Дроннинглюнна и как выставили его с позором со двора. Захотелось тут герцогу этому бесталанному графчику нос утереть.
Разрядился герцог в пух и прах, взял с собой преогромную свиту. Миссе аж глазами, заморгала при виде герцога и забормотала:
— Его-то уж можно бы взять в мужья!
— Помолчи! — прикрикнула на нее Сиссе. — Не пристало мне выходить за кого попало, а неужто ты хуже меня?
Пошел в залу герцог и тоже увидел, что люди правду говорят: красота девиц была его герцогскому званию под стать.
Заговорил тут герцог как по писаному. Посватался он и стал ответа ждать. В этот раз повела речь Сиссе:
— Честь велика, да не очень, — молвила она, — и своя честь у всякого есть. Не подобает мне выходить за слугу, хоть и королевского. Сестрица моя думает так же.
Ущипнула она Миссе за руку, а Миссе вздохнула и смолчала. На сей раз была она не прочь замуж выйти, но Сиссе в доме верховодила, и Миссе ей перечить не посмела.
Вскочил герцог на коня — и прочь со двора, только искры из-под копыт посыпались. Но вдруг углядел он Киссе, что поила скотину, и мигом осадил коня.
«Вот и третья сестрица! — сказал он про себя. — Не посвататься ли к ней? Бесталанному графчику она отказала, так что согласие ее нынче в цене. Да и девица, видать, самостоятельная! А не приживется при королевском дворе, будет дома сидеть, деток растить».
Выпрямился герцог в седле и крикнул:
— Эй, девица! Садись на коня! Заживем мы с тобой на славу! Детки у нас пойдут!
— Боюсь я! — сказала Киссе, а сама чуть не плачет.
— Ну, тогда шут с тобой! Мне жены-трусихи не надо! — ответил герцог и поскакал домой ни с чем.
Случилось так, что в Венсюсселе и в Химмерланне, в Тю и на острове Морс все люди до единого узнали, как три сестрицы графа с герцогом спровадили. И потому-то боялись теперь женихи к сестрам заглядывать. Долгие годы никто на мельников двор в приходе Эллинг и глаз не казал.
Киссе тому не нарадуется — только бы не докучали ей сватовством. Хлопотала она по хозяйству и была добра ко всем, так что окрестные женщины хвалят ее, бывало, не нахвалятся.
А в парадной горнице тихо было — слышно, как муха пролетит. Там Сиссе с Миссе сидели, женихов поджидали, неделя за неделей, год за годом. Молодости и красоты у них не прибавлялось. Засиделись они, и в народе стали поговаривать: «Девушки невестятся, а бабушке ровесницы».
Миссе было пожалела:
— Зря не пошли за графа или за герцога.
Но Сиссе молвила спесиво:
— Коли я могу ждать, можешь и ты. Найдется же наконец какой-нибудь жених. За первого пойду я, а потом отыщу мужа и тебе.
Явился наконец сам датский король. Потому что молва о разборчивых невестах с мельникова двора в Эллинге и до него дошла. Правда, прослышал он про них уж тому лет десять назад, когда жива была еще королева. И король не приезжал, чтоб жене обиды не причинить. Но все те десять лет у короля только и думы было, что о красавицах, которые и графа и герцога с носом оставили.
Но вот умерла королева. А как схоронили ее честь по чести, приказал король переправить его на корабле через Большой и Малый Бельт. Оттуда покатил он в карете прямо в Ольборг, а потом снова переправился на корабле в Сюннбю. Так что езда заняла немало времени.
Под конец прибыл король в Книвхольт и послал гонца в Эллинг с наказом: приехал-де король, желает переговорить с высокочтимыми девицами и ждет их к себе.
Гонец привез ответ: «Ежели король желает с нами переговорить, пусть сам и явится».
— Ах, чтоб вас!.. — в сердцах ругнул девиц король.
Стал он думать, как дальше быть, а потом махнул рукой:
«Не поворачивать же назад ни с чем, коли так далеко забрался».
Велел он заложить золотую карету и покатил в Эллинг.
Едет король, а народ за ним валом валит. Ведь по всей округе молва разнеслась: «Сам датский король приехал мельниковых дочек сватать!».
Вошел король в залу, где Сиссе и Миссе сидели. Как увидели сестрицы короля с золотой короной на голове и в горностаевой мантии, поднялись они разом и низко поклонились.
Уселся король в кресло, снял золотую корону и на пол ее рядом с креслом поставил. Обмахнул король лоб шелковым платочком, протер очки. Был он уже в летах, да и не в первый раз сватался, так что хотелось ему невест получше разглядеть.
Вдруг король ухмыльнулся:
— Это ж два перестарка! Ну и пигалицы облезлые! Ах, чтоб их!.. Ну да ничего! Стоило поехать за тридевять земель, чтоб своими глазами увидеть, как граф с герцогом обманулись.
Ухмыльнулся король снова, поднялся, надел корону и к двери пошел. А на сестер и не глядит. На дворе Киссе стояла. Поклонилась она королю низко и пробормотала:
— Сдается мне, я уже не боюсь!
— Ты не боишься, зато я боюсь! — молвил король. — И скажу тебе, голубушка, довелось мне биться и со шведами, и с вендами, и с англичанами: их я не боялся, а тебя — боюсь!
Прыснула тут со смеху вся свита, и король вместе с ней, и укатили все со двора. Только их невесты и видели.
Люди, что сбежались в усадьбу, тоже услыхали королевские слова — и ну хохотать. Молва про королевские речи стала переходить из уст в уста. И уже смеялся народ во всем Венсюсселе и еще дальше, в Ольборге, на острове Морс и в Тю, в Виборге и в Рибе. Прокатился хохот через Малый Бельт и захохотали в Оденсе, на острове Фюн. Большой Бельт — тоже не помеха, и вот уже заливается остров Зеландия. Дошло до того, что хохотали люди по всей Дании. Задребезжали от смеха оконные стекла мельничьей усадьбы в Эллинге, услыхали смех сестры, надулись от обиды. Дулись, дулись — и лопнули.
Ей-ей, не вру! Вмиг как не бывало! И с той самой поры никто их больше не видел. Но в народе говорят, что сестры не вовсе пропали: от них болотные птицы — чибисы, которых пигалицами кличут, пошли. Не велики те пигалицы, с голубя величиной. Красы в них, что в цапле облезлой. А кричат жалостливо-прежалостливо. Бывает, бредешь мимо ютландских болот да трясин и слышишь — кто-то жалостно так кричит: «То-го не хо-чу! Э-то-го не хо-чу!».
И всегда которая-нибудь из пигалиц отвечает: «А я бо-ю-сь! А я бо-ю-сь!».