На самом деле это не волшебная, а детективная история в стиле расследований «Скубби Ду», когда в конце со злодея срывают маску и под ней оказывается… А вот кто там оказывается, интереснее прочитать самим. Особенно интересна логика Мазино, расследующего это дело, в том, какие вопросы он задал сельчанам прежде, чем понял, кого идет ловить и почему, на самом деле, виновен не мифический персонаж, а человек. Читаем, удивляемся проницательности и смекалке и положительного, и отрицательного героев. Сказка записана в населенном пункте с забавным названием Бра.
Покапалья находилась на вершине такого крутого холма, что ее жители подвешивали курицам под гузку мешочек, чтобы снесенные яйца не скатывались по склонам в лес.
Это значит, что покапальезцы вовсе не были разинями, как обычно о них говорили зловредные жители соседних селений, у которых были свои счеты со спокойными, покладистыми и не желающими ни с кем ссориться покапальезцами.
— Подождите, вот вернется Мазино, тогда и увидим, кто из нас кто. — Это все, что отвечали покапальезцы.
Мазино был самым шустрым из покапальезцев и любимцем всего селения. Он был не крепче других, но хитрости ему было не занимать. Его мать, увидев, каким маленьким родился сын, чтобы он выжил и набрался сил, выкупала Мазино в горячем вине. А его отец, чтобы нагреть вино, положил в корыто раскаленную добела подкову. Так хитрость вина и стойкость железа вошли в плоть и кровь Мазино. А после этой ванны, чтобы сыну было не очень жарко, мать положила в колыбель скорлупу незрелого каштана, горечь которого придает человеку ум.
В те времена, когда покапальезцы ждали возвращения Мазино, ушедшего в солдаты и находившегося, кажется, где-то в Африке, в Покапалье стали происходить всякие чудеса. Каждый вечер маска* Мичиллина воровала возвращавшихся с равнинного пастбища быков и коров и пряталась в лесах. Чтобы утащить быка, ей достаточно было один раз дунуть. Крестьяне, слыша, как она скребется в кустах после захода солнца, стучали от страха зубами и падали без чувств.
___________________________________
*Маска — на северо-западе Италии так называли колдунью.
— Ах, ох, маска Мичиллина хвать-похвать быка из хлева. А как глаз она скосит, так ты замертво лежишь.
По ночам покапальезцы стали разжигать большие костры, чтобы маска Мичиллина боялась выходить из кустов. Но маска приближалась так бесшумно, что крестьянин, охранявший скотину у костра, ничего не слышал: она дула на него, и до утра он лежал без чувств. Приходя в себя, крестьянин не находил ни быков, ни коров, и сельчане слышали, как он в отчаянии рыдал и бил себя кулаками по голове. Все тут же бежали в лес в надежде найти скотину, но находили только клочья волос, шпильки — там и сям следы маски Мичиллины.
Все это продолжалось не месяц и не два. Никто уже не осмеливался выводить скотину на пастбище, и коровы, запертые в стойлах, так похудели, что чистили их не щеткой, а граблями. Никто уже не отваживался заходить в лес, и грибы выросли большими, как зонтики.
Маска Мичиллина в других селениях не воровала, так как знала, что нигде больше не найдет таких покладистых, не желающих ссориться людей, как в Покапалье. И каждый вечер женщины и дети запирались в домах, а мужчины разжигали на деревенской площади костер, садились у огня, чесали затылки и жаловались друг другу. Вчера чесали затылки и жаловались, сегодня чешут затылки и жалуются, завтра снова будут чесать затылки и жаловаться. Надоело — и решили они пойти и попросить помощи у Графа.
Граф жил высоко на холме. В его доме все окна были заколочены, все двери забиты, а стены были посыпаны осколками стекла. Как-то воскресным утром крестьяне, держа шапки в руках, вошли во двор Графа и остановились перед круглым домом. Во дворе сидели солдаты Графа, они намасливали и закручивали усы, зло посматривая на непрошеных гостей. А в глубине двора на обитом бархатом стуле восседал сам Граф, и четыре солдата расчесывали его длинную-предлинную черную бороду волосок к волоску.
Самый старый из крестьян, набравшись храбрости, сказал:
— Синьор Граф, мы рискнули прийти к тебе, чтобы рассказать о нашем несчастье: как только наша скотина попадает в лес, маска Мичиллина хватает ее… — и, рыдая и тяжело вздыхая, подбадриваемый другими крестьянами, поведал он об их жизни, полной ужаса.
Граф безмолвствовал.
— И мы пришли сюда, — продолжал старик, — чтобы осмелиться попросить совета…
Граф снова промолчал.
— И мы пришли сюда, — прибавил крестьянин, — чтобы осмелиться попросить о помощи: если бы ты дал нам своих солдат, мы могли бы вновь выводить скотину на пастбище.
Граф покачал головой.
— Если я дам своих солдат, то должен уступить и своего капитана…
Крестьяне слушали его, надеясь на чудо.
— Но если не будет капитана, — произнес Граф, — тогда с кем по вечерам буду я играть в лото?
Крестьяне упали на колени:
— Смилуйся, Граф, помоги нам!
Солдаты зевали и нафабривали* усы.
______________________________________________
*Нафабривать – красить бороду и усы особой косметической краской.
Граф снова покачал головой и сказал:
— Я — граф и стою трех,
И если маски я не видел,
Значит, маски нет в помине.
После этих слов Графа солдаты, все так же позевывая, наставили ружья на крестьян и прогнали их со двора. Крестьяне совсем упали духом и не знали, что им теперь делать. Но самый старый, тот, кто говорил с Графом, сказал:
— Нужно послать за Мазино!
Написали письмо Мазино и послали его в Африку. И однажды вечером, когда, как обычно, все собрались около костра на площади, Мазино вернулся. Представляете, как все обрадовались! Бросились его обнимать, тотчас появились котелки с горячим вином, приправленным специями. Повсюду слышалось: «Где ты был?», «Что ты видел?», «Если б ты только знал, как мы несчастны!».
Сначала Мазино дал крестьянам высказаться, потом стал рассказывать сам:
— В Африке я видел людоедов, которые не могут есть людей и поэтому питаются цикадами; в пустыне я видел сумасшедшего, который, чтобы вырыть колодец, отрастил двенадцатиметровые ногти; в море я видел рыбу, у которой на одном плавнике был башмак, на другом — тапочек и которая хотела быть царицей всех рыб, потому что больше ни у кого не было башмака и тапочка; в Сицилии я видел женщину, у которой было семьдесят сыновей и только одна кастрюля; в Неаполе я видел людей, которые шли, не переставляя ноги, — болтовня других подталкивала их вперед; видел тех, кому нравятся белые, и тех, кому нравятся черные, видел тех, кто весит центнер, и тех, кто величиной с чешуйку, видел много людей, наводящих ужас, но такого, как в Покапалье, я нигде не встречал.
Покапальезцам стало стыдно: Мазино говорил с ними как с трусами. Но Мазино не собирался сердиться на своих земляков и попросил их рассказать во всех подробностях историю маски, а потом сказал:
— Сейчас я задам вам еще три вопроса, а потом, как пробьет полночь, отправлюсь ловить маску и приведу ее сюда.
— Спрашивай! Спрашивай! — закричали все.
— Первый вопрос брадобрею. В этом месяце сколько народу приходило к тебе?
И брадобрей ответил:
— В этом месяце стригли мои ножницы всех: коротко- и длиннобородых,
Шелковистых и взлохмаченных,
А также кудрявых и жидковолосых.
— Теперь вопрос тебе, сапожник. В этом месяце сколько народу принесло чинить свои цокколо*?
_______________________________
*Цокколо — деревянные башмаки.
И сапожник ответил:
— Мастерил я цокколо из дерева и кожи,
Вбивая в них за гвоздиком гвоздик.
Делал туфли из шелка и змеиной кожи,
Но сейчас ни у кого нет денег, а у меня — работы.
— Третий вопрос тебе, веревочник. Сколько веревок ты продал в этом месяце?
И веревочник ответил:
— В этом месяце я продал все веревки:
Крученые и пряденые, из соломы сплетенные.
Толщиной в руку и тонкие, как иголка,
Прочные, как железо, и мягкие, как сало.
— Достаточно, — сказал Мазино и улегся у костра. — Устал я, посплю часочка два. В полночь разбудите меня, пойду ловить маску. — Прикрыл лицо шляпой и заснул.
В полночь Мазино проснулся, зевнул, выпил чашку горячего вина, трижды плюнул в огонь, поднялся, даже не посмотрев на тех, кто был рядом, и пошел в лес.
Крестьяне остались его поджидать, уставившись на костер. Огонь стал затухать, сначала образовались головешки, потом серебристый пепел, потом и он почернел. Тут-то и вернулся Мазино. И кого, вы бы думали, он тащил за собой? Он тащил за бороду самого Графа, а тот плакал, брыкался и просил пощады.
— Вот и маска! — крикнул Мазино и тотчас спросил: — Куда дели горячее вино?
А Граф сел на землю, съежившись, как замерзшая муха, словно хотел сделаться меньше.
— Ни один из вас не мог быть маской, — объяснил Мазино, — потому что все вы ходили к брадобрею и не могли оставить свои волосы в кустах. К тому же маска всегда оставляла следы от больших и тяжелых башмаков, а все вы ходите босые. И это не мог быть какой-нибудь дух: зачем же ему столько веревок, чтобы связывать и утаскивать скотину? Куда же запропастилось горячее вино?
Дрожавший Граф пытался спрятаться в своей бороде, которую Мазино, вытаскивая его из кустов, запутал.
— А как он лишал нас сознания? — спросил один крестьянин.
— Он ударял вас по голове палкой, обернутой в тряпки, так что вы слышали только вздох, следов не оставалось.
— А кто терял шпильки? — поинтересовался другой крестьянин.
— Граф закалывал бороду на голове, как женщины волосы.
Крестьяне молча все выслушали, но, когда Мазино спросил: «Ну, а теперь что будете делать?», все разом закричали: «Мы его сожжем! Мы его ощипем! Сделаем из него чучело! Засунем его в бочку, пусть он там покрутится! Посадим его в мешок вместе с шестью кошками и шестью собаками!».
— Помилуйте! — прошептал еле слышно Граф.
— Договоримся так, — сказал Мазино, — ты возвращаешь скот и вычищаешь все стойла. И так как тебе нравится бродить ночами по лесу, будешь собирать для всех хворост. А вы скажите детям, чтобы они никогда не подбирали с земли шпильки, потому что это шпильки маски Мичиллины, у которой теперь и волосы, и борода в беспорядке.
Так и поступили. Затем Мазино отправился путешествовать. Пришлось ему и повоевать:
— О, солдат!
Плохо ешь, мало спишь!
Порох в пушку заряжаешь!
Бим-бом-бим!